В вышине раскинулось бескрайнее небо, голубое, с белыми барашками облаков, точно инкрустированными тончайшими льдинками, но они были слишком высоко, я не чувствовал их здесь, на теплой земле. Только минут через десять я заметил, что забыл закрыть окна; воздух высушил мыльную пену на руках, превратив ее в белые полосы. Впереди тащилась какая-то машина; я обогнал ее, хотя обгон в том месте был запрещен.

Через десять минут рядом со мной будет сидеть Грейс. Все будет хорошо. Я уже чувствовал ее пальцы, сплетенные с моими, ее щеку, прижатую к моей шее. Казалось, я не обнимал ее уже много лет. Не целовал целую вечность. Не слышал ее смеха с сотворения мира.

Я изнемогал от надежды. Два последних месяца мы с Коулом питались бутербродами с джемом, консервированным тунцом и замороженными буррито. Теперь, когда Грейс вернулась, мы будем жить по-человечески. У нас где-то завалялась банка соуса для спагетти и макароны. Почему-то мне казалось невероятно важным приготовить в честь ее возвращения нормальный обед.

Каждая минута приближала меня к ней. В голове неотступно крутились тревожные мысли, и самая главная касалась родителей Грейс. Они вбили себе в голову, что я каким-то образом приложил руку к ее исчезновению, поскольку прямо перед тем, как превратиться в волчицу, она разругалась с ними из-за меня. За два месяца ее отсутствия мне пришлось пережить допрос в полиции и обыск моей машины. Мать Грейс под различными предлогами прогуливалась мимо книжного магазина в мою смену и старалась заглянуть в окно, пока я делал вид, будто не замечаю ее. В местной газете появились статьи об исчезновении Грейс и Оливии, где была изложена вся моя подноготная, кроме разве что имени.

В глубине души я знал, что все это: Грейс в теле волчицы, враждебность ее родителей, я в своем ионом теле в Мерси-Фоллз — гордиев узел, который невозможно распутать. Но если вернется Грейс, все будет хорошо.

Я едва не проехал мимо магазинчика, неприметного строения, почти скрытого чахлыми соснами. Когда я свернул на парковку, «фольксваген» накренился, угодив колесом в одну из многочисленных выбоин, заполненных грязной водой; я слышал, как она плещется под днищем. Я притормозил и оглядел площадку. За магазином стояли на приколе несколько прокатных грузовиков. А рядом с ними, у деревьев…

Я приткнул машину на краю участка и вышел, не глуша двигатель. И тут же споткнулся о деревянную шпалу. Под ногами во влажной траве лежало цветастое платье. В нескольких шагах от него валялся шлепанец, чуть поодаль, на боку, другой. Я сделал глубокий вдох, наклонился и поднял платье, поднес смятый ком материи к лицу и ощутил еле уловимый запах Грейс, скорее даже воспоминание о запахе. Я распрямился и сглотнул.

Отсюда хорошо был виден бок «фольксвагена», забрызганный дорожной грязью. Как будто его и не мыли.

Я уселся обратно за руль, положил платье на заднее сиденье, уткнулся носом в сложенные лодочкой руки и долго-долго сидел, дыша одним и тем же воздухом и глядя поверх приборной панели на брошенные шлепанцы.

Когда я сам был волком, мне было намного легче.

4

КОУЛ

Теперь, когда стал оборотнем, я был самим собой: Коулом Сен-Клером, а когда-то был душой «Наркотики».

Я тогда думал, что если убрать рокочущие басы «Наркотики», вопли нескольких тысяч фанатов и расписанный на месяцы вперед гастрольный график — от меня ничего не останется. Однако миновали месяцы и я никуда не делся, и под ороговелой кожей, которую я сбросил, отросла новая. Теперь я стал поклонником немудрящих жизненных радостей и горячих бутербродов с сыром без подгорелой корочки, джинсов, которые не врезались в самые нежные части тела, капельки водки, здорового сна вволю.

Не знаю, насколько в эту картину вписывалась Изабел.

Дело и том, что о водке и горячих бутербродах с сыром большую часть времени я мог даже не вспоминать. А вот об Изабел сказать то же самое было невозможно. Но эти мысли нельзя было назвать и сладкими грезами. Они были скорее как зуд в паху. Когда ты чем-то занят, почти о нем не помнишь, но стоит только остановиться, туши свет.

Прошло уже почти два месяца, а о ней не было ни слуху ни духу, несмотря на несколько крайне завлекательных сообщений, которые я оставил на ее автоответчике.

Сообщение первое: «Привет, Изабел. Я лежу в постели, почти голый, смотрю в потолок и думаю… о твоей матери. Позвони мне».

Думаете, она позвонила?

Черта с два.

Я не мог оставаться в доме, когда телефон смотрел на меня буквально отовсюду, поэтому обулся и вышел на улицу. После того как поучаствовал в похищении Грейс из больницы, я еще больше углубился в исследования непонятных сил, заставляющих нас превращаться в волков. Здесь, в глуши, не было никакой возможности рассмотреть нас под микроскопом и получить настоящие ответы. Но я уже запланировал несколько экспериментов, для которых не требовалась лаборатория — только удача, мое тело и немного мужества. А для одного из упомянутых экспериментов не помешало бы заполучить еще какого-нибудь волка. Так что время от времени я совершал вылазки в лес. Вернее, набеги. Так Виктор называл наши полуночные походы в магазин за каким-нибудь фастфудом. Я совершал набеги в Пограничный лес во имя науки. Чувствовал себя обязанным довершить начатое.

Сообщение второе представляло собой полуто-раминутный фрагмент песни «I've Gotta Get a Message to You» из репертуара «Би джиз».

Сегодня погода была теплая, и я чуял запах абсолютно каждой твари, которая когда-либо обитала в лесу. Я отклонился от своего обычного маршрута.

«Коул, это я».

Я просто сходил с ума. Если голос принадлежал не Изабел, значит, Виктору. В голове становилось чересчур многолюдно. Если я в своем воображении не снимал лифчик с Изабел, то гипнотизировал взглядом телефон, а если нет, то вспоминал, как папаша Изабел швырнул труп Виктора на дорогу. Между ними и Сэмом я жил с тремя призраками.

Сообщение третье: «Мне скучно. Хочется развлечений. Сэм моет пол. По-моему, скоро я пришибу его собственной гитарой. Во-первых, хоть какое-то занятие, а во-вторых, может, он хоть тогда что-нибудь скажет. Двух зайцев одним выстрелом! По-моему, в старых поговорках и стишках чересчур много жестокости. Взять, например, эту детскую песенку "Кольцо из роз". Все так веселятся, когда ее поют, а ведь она о чуме, ты в курсе? Конечно в курсе. Вы с чумой родственные души. Слушай, а с тобой Сэм разговаривает? Мне он вообще ни хрена не говорит. Мне до смерти скучно. Позвони».

Черт. Ведь собирался же думать о своих экспериментах. Поймать волка оказалось чертовски сложно. Из всякого хлама, обнаруженного в подвале дома Бека, я соорудил множество разнообразных капканов, силков, ловушек и приманок, в которые угодило точно такое же множество разнообразных животных. И ни одного представителя вида canis lupus [2] . Не знаю даже, что злило меня сильнее — очередное бесполезное животное в ловушке или необходимость изобретать способ извлечь его оттуда, не поплатившись рукой или глазом.

Я стал очень проворным.

«Коул, это я».

У меня в голове не укладывалось, что она все-таки перезвонила, но не подумала даже извиниться. Может, она как раз собиралась, но я пропустил это шоу, повесив трубку?

Сообщение четвертое: «Иглз», «Отель "Калифорния"» от начала до конца, только слово «Калифорния» везде заменено на «Миннесоту».

Я пнул трухлявое бревно, и оно разлетелось на дюжину черных осколков. Значит, я отказался спать с Изабел. Первый порядочный поступок за несколько лет. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, как говаривала моя матушка. Это был ее девиз. Наверное, про то, что когда-то меняла мне подгузники, она теперь тоже так думала.

Я очень надеялся, что Изабел сейчас гипнотизирует свой телефон. Наверняка, пока я тут гуляю по лесу, она названивает мне уже в сотый раз. И ей сейчас так же больно, как было мне.