Он покатил машинку вдоль края столешницы, негромко изображая шум двигателя. Добравшись до конца кухонного «островка», он вздернул ее в воздух.

— Только не проси у меня покататься на ней, все равно не дам, — сказал он.

— Я плохо смотрюсь в черной машине, — отозвалась я.

Коул неожиданно протянул руку и ухватил меня за талию. От удивления я распахнула глаза.

— Ты хорошо смотришься где угодно. На все сто, Изабел Калперер.

Он принялся пританцовывать. В следующее мгновение я тоже уже танцевала вместе с ним. Этот Коул был еще более убедителен, чем предыдущий. Это была его улыбка в физическом ее воплощении, состоящая из его рук, обнимающих меня, и его длинного тела, прижатого к моему. Я любила танцевать, но всегда делала это осознанно, контролировала движения тела. Сейчас же, когда грохотала музыка и со мной танцевал Коул, все, кроме музыки, исчезло, стало невидимым. Я сама стала невидимой. Мои бедра превратились в рокочущие басы. Руки на плечах Коула стали переливами синтезатора. Тело переплавилось в зубодробительный пульсирующий ритм.

Мысли были как вспышки между волнами музыки.

волна:

моя рука на животе Коула

волна:

наши бедра, притиснутые друг к другу

волна:

смех Коула

волна:

мы, превратившиеся в единое целое.

Я понимала, что Коул так гениально танцует, потому что это его работа, но менее поразительным от этого он не становился. И потом, он не пытался быть поразительным отдельно от меня — каждое движение его тела было направлено на то, чтобы мы двигались согласованно. В этом танце не было выпячивания его «я», только музыка и наши тела.

Когда дорожка закончилась, Коул отстранился от меня, тяжело дыша. На лице у него играла слабая полуулыбка. Я не понимала, как он смог остановиться. Мне хотелось танцевать, пока я не рухну от изнеможения. Хотелось сливаться с ним, пока никакая сила не сможет больше растащить нас обратно.

— Ты — наркотик, — выдохнула я.

— Уж кто бы говорил.

43

СЭМ

Грейс чувствовала себя в человеческом обличье более уверенно, и мы решились совершить вылазку из дома. Пока я бегал в долларовый магазинчик за носками и футболками для нее, она пряталась в машине. Я даже отважился заскочить кое за какими продуктами, список которых она мне набросала. Эти бытовые мелочи, создававшие иллюзию нормальной жизни, доставляли мне огромную радость. Омрачало ее только сознание того, что Грейс заперта в машине, официально объявленная пропавшей без вести, а я привязан к Пограничному лесу, все так же неотделимый от стаи, и оба мы узники в доме Бека, ожидающие смягчения приговора.

Мы отвезли покупки домой, а из списка Грейс я сложил журавлика и подвесил под потолком рядом с остальными. Он рвался к окну, подгоняемый воздушным потоком из вентиляционного отверстия, но когда я подтолкнул его плечом, оказалось, что длины веревочки хватило лишь на то, чтобы перепутаться с ниткой от соседнего журавлика.

— Я хочу повидаться с Рейчел, — сказала Грейс.

— Ладно.

Я взял ключи от машины.

К бывшей школе Грейс мы подъехали задолго до того, как закончились занятия, и долго сидели молча, ожидая звонка. Как только он прозвенел, Грейс юркнула на заднее сиденье, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза.

Было что-то зловещее и пугающее в том, чтобы сидеть у школы, глядя, как из нее группками выходят старшеклассники и отправляются на остановку ждать автобусов. Они шли по двое, по трое. Все вокруг было цветное, яркое: кислотных оттенков сумки у них на плечах, разноцветные рубашки с девизами команд, сочная зеленая листва на деревьях у стоянки. Окна в машине были закрыты, поэтому разговоров я не слышал, но и без звука все было понятно, так выразительно вскидывались в воздух руки, соприкасались плечи, запрокидывались от смеха головы. Слова тут были излишни, эти молодые люди вполне могли бы научиться общаться без них, если бы согласились молчать достаточно долго.

Я взглянул на часы на приборной панели. Мы стояли тут всего несколько минут, а казалось, что целую вечность. День выдался чудесный, куда более похожий на летний, чем на весенний. На голубом небе не было ни облачка, оно казалось невозможно высоким и далеким. Старшеклассники все продолжали и продолжали выходить из школы. Пока что мы не увидели ни одного знакомого лица. Мне вспомнилось, как я ждал на этой стоянке Грейс, давным-давно, когда мне еще приходилось прятаться от холода.

Я чувствовал себя неизмеримо старше их всех. Это были выпускные классы, так что тут вполне могли быть и мои ровесники, но это не укладывалось у меня в голове. Я не представлял себя одним из этих ребят, которые с рюкзаками на плечах ждали автобус или шли к своим машинам. Мне казалось, я никогда не был таким юным. Может, существовала где-то альтернативная вселенная, в которой Сэм Рот никогда не встречал волков, не терял родителей, никуда не уезжал из Дулута? Каким вырос бы этот Сэм, который ходил в школу, просыпался в рождественское утро, предвкушая подарки, целовал маму в день выпуска? Была бы у этого Сэма без шрамов на запястье гитара, девушка, счастливая жизнь?

У меня было такое чувство, будто я подсматриваю в замочную скважину. Мне захотелось уехать.

И тут я увидел Рейчел, в прямом коричневом платье и фиолетовых гольфах в полоску. Она решительно шагала к дальнему концу парковки. Одна. Я опустил стекло, чувствуя себя героем какого-нибудь детектива про маньяка-убийцу. «Парень окликнул ее из машины. Она подошла поближе; ей было известно, что полиция подозревает его в убийствах, но он всегда казался безобидным…»

— Рейчел! — окликнул я.

Глаза у нее расширились; ей не сразу удалось придать лицу более приветливое выражение. Она остановилась шагах в десяти от машины в позе пай-девочки.

— Привет! — поздоровалась она.

В глазах у нее застыла то ли настороженность, то ли печаль.

— У тебя есть минутка? Надо поговорить.

Рейчел оглянулась на школу, потом на меня.

— Ну да.

Ближе она так и не подошла. Это меня задело. Кроме того, это означало, что говорить придется громко, а этого мне совсем не хотелось.

— Ты не против, если мы будем разговаривать с чуть более близкого расстояния? — спросил я.

Рейчел пожала плечами, но ближе не подошла.

Я вышел из машины, не заглушив мотор, и закрыл за собой дверцу. Рейчел не сдвинулась с места, но слегка свела брови.

— Как поживаешь? — спросил я негромко. Рейчел закусила губу и вскинула на меня глаза.

Вид у нее был такой печальный, что желание Грейс повидаться с ней перестало казаться мне столь уж опрометчивым.

— Мне очень жалко Оливию, — сказал я.

— И мне тоже, — ответила Рейчел в своей отважной манере. — Джон совсем раскис.

Я не сразу вспомнил, что Джон — брат Оливии.

— Рейчел, я здесь из-за Грейс.

— И в чем дело?

Голос у нее был настороженный. Я переживал из-за того, что она не доверяет мне, но, с другой стороны, для доверия у нее не было никаких оснований.

Я поморщился и посмотрел на толпу старшеклассников, рассаживающихся по автобусам. Выглядело это как картинка из рекламного буклета школы: безоблачное голубое небо, ярко-зеленая листва, ослепительно-желтые школьные автобусы. Рейчел лишь усугубляла впечатление: полосатые гольфы выглядели так, как будто их заказывали по каталогу. Рейчел и Грейс были подругами. Грейс считала, что она сможет хранить тайну. Не простую тайну, а нашу тайну. Я доверял суждению Грейс, но все равно открыть правду ее подруге оказалось на удивление сложно.

— Только я должен быть уверен, что ты умеешь хранить тайны, Рейчел.

— Про тебя говорят всякое, Сэм, — ответила Рейчел.

Я вздохнул.

— Знаю. Я слышал. Надеюсь, ты понимаешь, что я никогда не причинил бы Грейс зла, впрочем… ты не обязана мне доверять, Рейчел. Я просто хотел спросить: смогла бы ты сохранить в тайне что-то очень серьезное, по-настоящему серьезное? Только честно.

Я видел, что ей очень хочется отбросить свою настороженность.